![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Государство. Фредерик Бастиа. 1848
Сколько лет прошло, но люди, в среднем, не поумнели. Скорее всего, так же как и сейчас, мало кто слышал о Бастиа, тогда так его современник, бородатый демагог и оптовый производитель бессмыслицы, замеченный полицией Лондона в самой отвратительной бытовой неряшливости и пивном алкоголизме, известен всем, а некоторыми до сих пор считается "ученым" и "экономистом". Итак:
[...] Так как, с одной стороны, очевидно, что все мы обращаемся к Государству с подобными требованиями (весьма разнообразными и фундаментально противоречивыми - b211), а с другой стороны, доказано, что Государство не может удовлетворить одних, не усилив тягость других, то в ожидании иного определения Государства я позволю себе привести здесь моё мнение. Почём знать, может быть, оно и удостоится премии. Вот оно.
ГОСУДАРСТВО - ЭТО ГРОМАДНАЯ ФИКЦИЯ, ПОСРЕДСТВОМ КОТОРОЙ ВСЕ СТАРАЮТСЯ ЖИТЬ ЗА СЧЁТ ВСЕХ.
В наше время, как и прежде, каждый в большей или меньшей степени хочет пользоваться трудом ближнего. Никто не позволяет себе явно выражать это чувство, и всякий скрывает его даже от самого себя. Но как же поступают тогда? Выдумывают посредника и обращаются к Государству, которому каждый класс общества по очереди говорит так: "Вы, которые законно и честно можете брать, берите у общества, а мы поделим". Увы! Государство всегда слишком склонно следовать такому адскому совету, так как оно состоит из министров, чиновников и вообще людей, сердцу которых никогда не чуждо желание и которые готовы всегда как можно скорее ухватится за него, умножит свои богатства и усилить своё влияние. Государство быстро соображает, какую выгоду оно может извлечь из возложенной на него обществом роли. Оно станет господином, распорядителем судеб всех и каждого; оно будет много брать, но зато ему и самому много останется: оно умножит число своих агентов, расширит область своих прав и преимуществ, и дело кончится тем, что оно дорастает до подавляющих размеров.
Но что следует хорошенько заметить себе, это поразительное ослепление общества на сей счёт. Когда солдаты победоносно и радостно обращали в рабство побеждённых, они были, правда, варварами, но не были непоследовательны. Цель их, как и наша, состояла в том, чтобы жить за счёт других, но они ни в чём не противоречили ей. А что мы должны думать о народе, который и не подозревает, что взаимный грабёж есть всё-таки грабёж, хотя он и взаимный; что он не стал менее преступен потому, что совершается в установленном законом порядке; что он ничего не прибавляет к общему благосостоянию, а, напротив, ещё умаляет его на всю ту сумму, которой стоит ему разорительный посредник, называемый Государством?
И эту великую химеру мы начертали в назидание народу на фронтоне нашей конституции. Вот первые слова, которыми начинается её вступление:
Франция учредила республику для того, чтобы... поднять всех граждан на всё возвышающуюся ступень нравственности, света и благосостояния".
Следовательно, по этим словам, Франция, т.е. понятие отвлечённое, призывает французов. т.е. действительно существующих людей, к нравственности, благосостоянию и т.д.
Не значит ли это, по смыслу этой самой иллюзии, ожидать всякого блага не от самих себя, а от чьей-то сторонней энергии? Не указывает ли это на то, что рядом и независимо от французов существует ещё какое-то добродетельное, просвещённое и богатое существо, которое может и должно изливать на них свои благодеяния? Не даёт ли это право предполагать, и притом без всякой надобности, что между Францией и французами, т.е. между простым, сокращённым и отвлечённым понятием о всех личностях в совокупности и между этими самыми личностями, существует ещё какие-то отношения отца к сыну, опекуна к опекаемому, учителя к ученику? Кто не знает, что иногда выражаются метафорически и называют родину нежной матерью. Но чтобы доказать воочию всю бессодержательность приведённого положения нашей Конституции, достаточно показать, что она не только легко, но и с выгодой для здравого смысла может быть выражено в обратной форме. Так пострадало бы точность выражения, если бы во вступлении было сказано: "Французы устроились в республику, чтобы призвать Францию на всевозрастающую ступень нравственности, света и благосостояния"?
Какое же значение имеет аксиома, в которой подлежащее и дополнение могут свободно переставляться без ущерба смыслу? Всякий понимает, когда говорят мать: мать выкормила ребёнка, но страшно было бы сказать: ребёнок выкормил мать.
Американцы иначе понимали отношение граждан к Государству, когда в заголовке своей Конституции начертали следующие простые слова:
" Мы, народ Соединённых Штатов, желая образовать более совершенный союз, установить справедливость, обеспечить внутреннее спокойствие, оградить, умножить общественное благосостояние и обеспечить блага свободы себе и нашему потомству, постaнoвляем..."
Тут нет ничего химерического, нет ни какой абстракции, от которой граждане требовали бы всего. Они надеются только на себя, на свою собственную энергию. (Увы, тем Соединенным Штатам, похоже, кранты - примечание источника / соласен b211)
Если я позволил себе критически отнестись к первым словам нашей Конституции, то не из-за метафизической тонкости, как это можно подумать, а просто потому, что, по моему убеждению, это олицетворение Государства служило в прошлом и послужит в будущем обильным источником для всяких бедствий и революций. (!!!)
И точно, общество с одной стороны, Государство - с другой стоят как два различных существа; последнее должно изливать на последнее целый поток человеческих радостей, а первое имеет право в изобилии требовать их от него. Что должно произойти при этом?
Ведь Государство не об одной руке не может быть таковым. У него две руки - одной брать, а другой раздавать или, иначе, одна тяжёлая, а другая лёгкая рука. деятельность второй по необходимости подчинённая деятельности первой. Строго говоря, Государство может брать и не отдавать, что и случается иногда. Это объясняется пористым и липким свойством обеих рук, в которых всегда удерживается какая-нибудь часть, а иногда всё с полна, до чего только не прикасается. Но чего ни когда не видел, чего никогда не увидит и чего предположить нельзя - чтобы Государство возвращало обществу более, чем сколько получило от него. Совершенно безрассудно с нашей стороны то, что мы становимся по отношению к нему в положение каких-то смиренных нищих. Для Государства, безусловно, невозможно предоставлять частные выгоды некоторым лицам без того, чтобы не нанести большего вреда целому обществу.
Очевидно, стало быть, что Государство оказывается вследствии наших обращаемых к нему требований в заколдованном кругу.
Если оно отказывает делать добро, которого от него требуют, о его обвиняют в слабости, нежелании, неспособности. Если оно хочет исполнить это требование, то принуждено давит народ двойными налогами. т. е. делает больше зла, чем добра, и навлечёт на себя общее нерасположение с другого конца.
Таким образом, у общества две надежды, у правительства два обещания: много благ и ни каких налогов. Так как надежды и обещания противоречат друг другу, то они никогда не осуществляются.
Не в этом ли причина всех наших революций? Между Государством, раздающим не исполнимые обещания, и обществом, преисполненным неосуществимых надежд, становится два класса людей: честолюбцы и утописты. Роль их вполне определяется их положением. Достаточно этим искателям популярности крикнуть народу: "Правительство обманывает тебя; если бы мы были на его месте, то осыпали бы тебя благодеяниями и освободили бы от налогов!" - и народ верит, надеется, делает революцию.
И лишь тoлько друзья его заберут власть в свои руки, как их уже заваливают бесчисленными требованиями о уступках. "Дайте же мне работы, хлеба, пособия, денег, образования, колоний, - кричит народ, - и освободите меня, как вы обещали мне, из когтей казны".
Новое Государство смущается не менее прежнего, потому что в отношении невозможного очень легко давать обещания, но не легко исполнять их. Оно старается выгадать время, которое нужно ему, чтобы вызрели его широкие проекты. Сначала оно робко делает опыты: с одной стороны, слегка расширяет начальное обучение, с другой - слегка изменяет питейный акциз(1830). Но роковое противоречие всегда стоит перед ним лицом к лицу: коли оно хочет быть филантропом, то поневоле заботится о пополнении казны, а если отказывается от неё, то поневоле отказывается и от филантропии.
Эти два обещания всегда и неизбежно сталкиваются одно с другим. Прибегать к кредиту, т. е. пожирать будущее, составляет теперь единственное действенное средство помирить эти обещания, и вот стараются сделать немного добра в настоящем за счёт большего зла в будущем. Но такой приём вызывает призрак банкротства, , которое губит кредит. Что же остаётся делать? Новое Государство отважно берётся за дело: собирает силы вокруг себя, душит общественное мнение, обращается к произволу, надсмехается над своими же прежними принципами, объявляет во всеуслышание, что управлять можно при условии быть не популярным, - короче говоря, оно объявляет себя всеуправляющим.
Здесь то и ждут его другие искатели популярности: они эксплуатируют ту же иллюзию, идут тем же проторенным путём, достигают тех же успехов и вскоре поглощаются той же пропастью...
Прочитайте последний манифест монтаньяров, выпущенный ими по поводу выбора президента. Он, правда, длинноват, но в общем может быть выражен в таких словах: Государство должно дать гражданам много и брать с них мало. Это всё та же тактика или, если хотите, то же заблуждение.
Государство обязано даром "обучать и воспитывать всех граждан".
Оно обязано:
"Давать общее и профессиональное образование, приноровление по возможности к нуждам, призванию и способности граждан";
"Вселить в его сознание о его обязанностях по отношению к Богу, к людям и к самому себе; развить его чувства, склонности и способности, наконец, научить его знать своё собственное дело, понимать свои интересы и знать свои права";
Сделать для всех науку и искусство, продукты мысли, сокровища ума, все умственные наслаждения, возвышающие и укрепляющие душу";
"Исправлять всякий вред, претерпеваемый гражданами от пожара, наводнения и пр.";
"Быть посредником между капиталом и трудом и регулятором кредита";
Оказывать серьёзное поощрение и действительное покровительство земледелию";
"Выкупать железные дороги, каналы, рудники" (и, без сомнения, управлять ими с той промышленной способностью, которой оно отличается);
"Вызывать великодушные начинания, поощрять их всеми зависящими от него средствами содействовать их исполнению. Как регулятор кредита, оно будет в широких размерах заправлять промышленными и земледельческими ассоциациями ради обеспечения их успехов".
Всё это Государство должно исполнить, однако, без ущерба тем обязанностям, которые теперь лежат на нём. Так, например, оно должно всегда сохранить угрожающий вид перед иностранцами, потому что "мы, - говорят подписавшиеся под этой программой, - связанные этой святой солидарностью и прошлым республиканской Франции, несём наши обеты и наши надежды за преграды, воздвигаем деспотизмом между народами; прав же, которых мы желаем для себя, желаем мы для всех, кто страдает под гнётом тиранов; мы хотим, чтобы наша славная армия была в случае надобности также и армией свободы".
Вы видите, что "мягкая рука" Государства, это "добрая" рука, всем дающая и всё распределяющая, будет слишком занята во время правления монтаньяров. Вы думаете, может быть, что столько же работы будет и для "жёсткой" руки, которая просовывается в наши карманы и опорожняет их?
Разочаруетесь. Искатели популярности дурно знали бы своё дело, если б не умели выставить на показ только "мягкую" руку и прятать другую - "жёсткую". Управление их будет сплошным праздником для всех плательщиков.
"Налог, - говорят эти люди, - должен падать только на излишек, а не на предметы необходимости".
Разве не настанет чудное время, когда казна, для того, чтобы осыпать нас своими благодеяниями, будет довольствоваться тем, что сократит наши избытки?
Но это ещё не всё. Монтаньяры помышляют ещё и о том, чтобы "налог потерял свой притеснительный характер и был только делом братства".
Силы небесные! Я знал, что теперь в моде совать братство, но я и не подозревал, что его можно поставить в заголовке окладного листа сборщика податей.
Разъясняя подробности дела, подписавшиеся под программой возвещают:
"Мы хотим немедленное уничтожение налогов на предметы первой необходимости, как то: соль, напитки и пр.; преобразование поземельного налога, октруа, патентного сбора; дарового правосудия, т. е. упрощения формы и сокращения расходов" (здесь подразумевается, вероятно, гербовые пошлины).
Итак, поземельный налог, октруа, патентный сбор, гербовые пошлины, соль, напитки, почта - тут ни чего не позабыто. Эти господа открыли секрет, как дать горячую работу одной "мягкой" руке Государства и парализовать его "жёсткою" руку.
К вам обращаюсь я теперь, мой беспристрастный читатель, с таким вопросом: разве всё это не ребячество, да ещё опасное ребячество? Как же народу не делать революций на революциях, когда уже решено не останавливаться до тех пор, пока не осуществится это противоречие - "ничего не давать Государству, но получать от него как можно больше?
Не думают ли, пожалуй, что мантаньяры, достигнув власти, не сделаются жертвами тех же самых способов, которые они употребляют, чтобы овладеть ею?
Граждане! Во все времена были известны две политические системы, и обе они опираются на уважительные основания. По одной системе Государство должно много давать, но оно должно и много брать. По другой это его двойственная деятельность не должна давать себя чувствовать. Приходится выбирать одну из этих двух систем. Что же касается третьей системы, состоящей в том, чтобы требовать всего от Государства, но ничего не давать ему, то согласитесь, что это химера, нелепость, ребячество, опасное противоречие. Те, кто прикрываются этой системой, чтобы доставить себе удовольствие обвинять все правительства в бессилии и таким образом ставить их прямо под ваши удары, только льстят вам и обманывают вас или, на худой конец, самих себя.
Что касается нас, то мы думаем, что Государство есть не что иное (да и не должно быть ни чем иным), как общественная сила, установленная не для того, чтобы служить гражданам орудием притеснения и взаимного грабежа, а напротив, для того, чтобы облегчить каждому своё и способствовать царству справедливости и безопасности.
[...] Так как, с одной стороны, очевидно, что все мы обращаемся к Государству с подобными требованиями (весьма разнообразными и фундаментально противоречивыми - b211), а с другой стороны, доказано, что Государство не может удовлетворить одних, не усилив тягость других, то в ожидании иного определения Государства я позволю себе привести здесь моё мнение. Почём знать, может быть, оно и удостоится премии. Вот оно.
ГОСУДАРСТВО - ЭТО ГРОМАДНАЯ ФИКЦИЯ, ПОСРЕДСТВОМ КОТОРОЙ ВСЕ СТАРАЮТСЯ ЖИТЬ ЗА СЧЁТ ВСЕХ.
В наше время, как и прежде, каждый в большей или меньшей степени хочет пользоваться трудом ближнего. Никто не позволяет себе явно выражать это чувство, и всякий скрывает его даже от самого себя. Но как же поступают тогда? Выдумывают посредника и обращаются к Государству, которому каждый класс общества по очереди говорит так: "Вы, которые законно и честно можете брать, берите у общества, а мы поделим". Увы! Государство всегда слишком склонно следовать такому адскому совету, так как оно состоит из министров, чиновников и вообще людей, сердцу которых никогда не чуждо желание и которые готовы всегда как можно скорее ухватится за него, умножит свои богатства и усилить своё влияние. Государство быстро соображает, какую выгоду оно может извлечь из возложенной на него обществом роли. Оно станет господином, распорядителем судеб всех и каждого; оно будет много брать, но зато ему и самому много останется: оно умножит число своих агентов, расширит область своих прав и преимуществ, и дело кончится тем, что оно дорастает до подавляющих размеров.
Но что следует хорошенько заметить себе, это поразительное ослепление общества на сей счёт. Когда солдаты победоносно и радостно обращали в рабство побеждённых, они были, правда, варварами, но не были непоследовательны. Цель их, как и наша, состояла в том, чтобы жить за счёт других, но они ни в чём не противоречили ей. А что мы должны думать о народе, который и не подозревает, что взаимный грабёж есть всё-таки грабёж, хотя он и взаимный; что он не стал менее преступен потому, что совершается в установленном законом порядке; что он ничего не прибавляет к общему благосостоянию, а, напротив, ещё умаляет его на всю ту сумму, которой стоит ему разорительный посредник, называемый Государством?
И эту великую химеру мы начертали в назидание народу на фронтоне нашей конституции. Вот первые слова, которыми начинается её вступление:
Франция учредила республику для того, чтобы... поднять всех граждан на всё возвышающуюся ступень нравственности, света и благосостояния".
Следовательно, по этим словам, Франция, т.е. понятие отвлечённое, призывает французов. т.е. действительно существующих людей, к нравственности, благосостоянию и т.д.
Не значит ли это, по смыслу этой самой иллюзии, ожидать всякого блага не от самих себя, а от чьей-то сторонней энергии? Не указывает ли это на то, что рядом и независимо от французов существует ещё какое-то добродетельное, просвещённое и богатое существо, которое может и должно изливать на них свои благодеяния? Не даёт ли это право предполагать, и притом без всякой надобности, что между Францией и французами, т.е. между простым, сокращённым и отвлечённым понятием о всех личностях в совокупности и между этими самыми личностями, существует ещё какие-то отношения отца к сыну, опекуна к опекаемому, учителя к ученику? Кто не знает, что иногда выражаются метафорически и называют родину нежной матерью. Но чтобы доказать воочию всю бессодержательность приведённого положения нашей Конституции, достаточно показать, что она не только легко, но и с выгодой для здравого смысла может быть выражено в обратной форме. Так пострадало бы точность выражения, если бы во вступлении было сказано: "Французы устроились в республику, чтобы призвать Францию на всевозрастающую ступень нравственности, света и благосостояния"?
Какое же значение имеет аксиома, в которой подлежащее и дополнение могут свободно переставляться без ущерба смыслу? Всякий понимает, когда говорят мать: мать выкормила ребёнка, но страшно было бы сказать: ребёнок выкормил мать.
Американцы иначе понимали отношение граждан к Государству, когда в заголовке своей Конституции начертали следующие простые слова:
" Мы, народ Соединённых Штатов, желая образовать более совершенный союз, установить справедливость, обеспечить внутреннее спокойствие, оградить, умножить общественное благосостояние и обеспечить блага свободы себе и нашему потомству, постaнoвляем..."
Тут нет ничего химерического, нет ни какой абстракции, от которой граждане требовали бы всего. Они надеются только на себя, на свою собственную энергию. (Увы, тем Соединенным Штатам, похоже, кранты - примечание источника / соласен b211)
Если я позволил себе критически отнестись к первым словам нашей Конституции, то не из-за метафизической тонкости, как это можно подумать, а просто потому, что, по моему убеждению, это олицетворение Государства служило в прошлом и послужит в будущем обильным источником для всяких бедствий и революций. (!!!)
И точно, общество с одной стороны, Государство - с другой стоят как два различных существа; последнее должно изливать на последнее целый поток человеческих радостей, а первое имеет право в изобилии требовать их от него. Что должно произойти при этом?
Ведь Государство не об одной руке не может быть таковым. У него две руки - одной брать, а другой раздавать или, иначе, одна тяжёлая, а другая лёгкая рука. деятельность второй по необходимости подчинённая деятельности первой. Строго говоря, Государство может брать и не отдавать, что и случается иногда. Это объясняется пористым и липким свойством обеих рук, в которых всегда удерживается какая-нибудь часть, а иногда всё с полна, до чего только не прикасается. Но чего ни когда не видел, чего никогда не увидит и чего предположить нельзя - чтобы Государство возвращало обществу более, чем сколько получило от него. Совершенно безрассудно с нашей стороны то, что мы становимся по отношению к нему в положение каких-то смиренных нищих. Для Государства, безусловно, невозможно предоставлять частные выгоды некоторым лицам без того, чтобы не нанести большего вреда целому обществу.
Очевидно, стало быть, что Государство оказывается вследствии наших обращаемых к нему требований в заколдованном кругу.
Если оно отказывает делать добро, которого от него требуют, о его обвиняют в слабости, нежелании, неспособности. Если оно хочет исполнить это требование, то принуждено давит народ двойными налогами. т. е. делает больше зла, чем добра, и навлечёт на себя общее нерасположение с другого конца.
Таким образом, у общества две надежды, у правительства два обещания: много благ и ни каких налогов. Так как надежды и обещания противоречат друг другу, то они никогда не осуществляются.
Не в этом ли причина всех наших революций? Между Государством, раздающим не исполнимые обещания, и обществом, преисполненным неосуществимых надежд, становится два класса людей: честолюбцы и утописты. Роль их вполне определяется их положением. Достаточно этим искателям популярности крикнуть народу: "Правительство обманывает тебя; если бы мы были на его месте, то осыпали бы тебя благодеяниями и освободили бы от налогов!" - и народ верит, надеется, делает революцию.
И лишь тoлько друзья его заберут власть в свои руки, как их уже заваливают бесчисленными требованиями о уступках. "Дайте же мне работы, хлеба, пособия, денег, образования, колоний, - кричит народ, - и освободите меня, как вы обещали мне, из когтей казны".
Новое Государство смущается не менее прежнего, потому что в отношении невозможного очень легко давать обещания, но не легко исполнять их. Оно старается выгадать время, которое нужно ему, чтобы вызрели его широкие проекты. Сначала оно робко делает опыты: с одной стороны, слегка расширяет начальное обучение, с другой - слегка изменяет питейный акциз(1830). Но роковое противоречие всегда стоит перед ним лицом к лицу: коли оно хочет быть филантропом, то поневоле заботится о пополнении казны, а если отказывается от неё, то поневоле отказывается и от филантропии.
Эти два обещания всегда и неизбежно сталкиваются одно с другим. Прибегать к кредиту, т. е. пожирать будущее, составляет теперь единственное действенное средство помирить эти обещания, и вот стараются сделать немного добра в настоящем за счёт большего зла в будущем. Но такой приём вызывает призрак банкротства, , которое губит кредит. Что же остаётся делать? Новое Государство отважно берётся за дело: собирает силы вокруг себя, душит общественное мнение, обращается к произволу, надсмехается над своими же прежними принципами, объявляет во всеуслышание, что управлять можно при условии быть не популярным, - короче говоря, оно объявляет себя всеуправляющим.
Здесь то и ждут его другие искатели популярности: они эксплуатируют ту же иллюзию, идут тем же проторенным путём, достигают тех же успехов и вскоре поглощаются той же пропастью...
Прочитайте последний манифест монтаньяров, выпущенный ими по поводу выбора президента. Он, правда, длинноват, но в общем может быть выражен в таких словах: Государство должно дать гражданам много и брать с них мало. Это всё та же тактика или, если хотите, то же заблуждение.
Государство обязано даром "обучать и воспитывать всех граждан".
Оно обязано:
"Давать общее и профессиональное образование, приноровление по возможности к нуждам, призванию и способности граждан";
"Вселить в его сознание о его обязанностях по отношению к Богу, к людям и к самому себе; развить его чувства, склонности и способности, наконец, научить его знать своё собственное дело, понимать свои интересы и знать свои права";
Сделать для всех науку и искусство, продукты мысли, сокровища ума, все умственные наслаждения, возвышающие и укрепляющие душу";
"Исправлять всякий вред, претерпеваемый гражданами от пожара, наводнения и пр.";
"Быть посредником между капиталом и трудом и регулятором кредита";
Оказывать серьёзное поощрение и действительное покровительство земледелию";
"Выкупать железные дороги, каналы, рудники" (и, без сомнения, управлять ими с той промышленной способностью, которой оно отличается);
"Вызывать великодушные начинания, поощрять их всеми зависящими от него средствами содействовать их исполнению. Как регулятор кредита, оно будет в широких размерах заправлять промышленными и земледельческими ассоциациями ради обеспечения их успехов".
Всё это Государство должно исполнить, однако, без ущерба тем обязанностям, которые теперь лежат на нём. Так, например, оно должно всегда сохранить угрожающий вид перед иностранцами, потому что "мы, - говорят подписавшиеся под этой программой, - связанные этой святой солидарностью и прошлым республиканской Франции, несём наши обеты и наши надежды за преграды, воздвигаем деспотизмом между народами; прав же, которых мы желаем для себя, желаем мы для всех, кто страдает под гнётом тиранов; мы хотим, чтобы наша славная армия была в случае надобности также и армией свободы".
Вы видите, что "мягкая рука" Государства, это "добрая" рука, всем дающая и всё распределяющая, будет слишком занята во время правления монтаньяров. Вы думаете, может быть, что столько же работы будет и для "жёсткой" руки, которая просовывается в наши карманы и опорожняет их?
Разочаруетесь. Искатели популярности дурно знали бы своё дело, если б не умели выставить на показ только "мягкую" руку и прятать другую - "жёсткую". Управление их будет сплошным праздником для всех плательщиков.
"Налог, - говорят эти люди, - должен падать только на излишек, а не на предметы необходимости".
Разве не настанет чудное время, когда казна, для того, чтобы осыпать нас своими благодеяниями, будет довольствоваться тем, что сократит наши избытки?
Но это ещё не всё. Монтаньяры помышляют ещё и о том, чтобы "налог потерял свой притеснительный характер и был только делом братства".
Силы небесные! Я знал, что теперь в моде совать братство, но я и не подозревал, что его можно поставить в заголовке окладного листа сборщика податей.
Разъясняя подробности дела, подписавшиеся под программой возвещают:
"Мы хотим немедленное уничтожение налогов на предметы первой необходимости, как то: соль, напитки и пр.; преобразование поземельного налога, октруа, патентного сбора; дарового правосудия, т. е. упрощения формы и сокращения расходов" (здесь подразумевается, вероятно, гербовые пошлины).
Итак, поземельный налог, октруа, патентный сбор, гербовые пошлины, соль, напитки, почта - тут ни чего не позабыто. Эти господа открыли секрет, как дать горячую работу одной "мягкой" руке Государства и парализовать его "жёсткою" руку.
К вам обращаюсь я теперь, мой беспристрастный читатель, с таким вопросом: разве всё это не ребячество, да ещё опасное ребячество? Как же народу не делать революций на революциях, когда уже решено не останавливаться до тех пор, пока не осуществится это противоречие - "ничего не давать Государству, но получать от него как можно больше?
Не думают ли, пожалуй, что мантаньяры, достигнув власти, не сделаются жертвами тех же самых способов, которые они употребляют, чтобы овладеть ею?
Граждане! Во все времена были известны две политические системы, и обе они опираются на уважительные основания. По одной системе Государство должно много давать, но оно должно и много брать. По другой это его двойственная деятельность не должна давать себя чувствовать. Приходится выбирать одну из этих двух систем. Что же касается третьей системы, состоящей в том, чтобы требовать всего от Государства, но ничего не давать ему, то согласитесь, что это химера, нелепость, ребячество, опасное противоречие. Те, кто прикрываются этой системой, чтобы доставить себе удовольствие обвинять все правительства в бессилии и таким образом ставить их прямо под ваши удары, только льстят вам и обманывают вас или, на худой конец, самих себя.
Что касается нас, то мы думаем, что Государство есть не что иное (да и не должно быть ни чем иным), как общественная сила, установленная не для того, чтобы служить гражданам орудием притеснения и взаимного грабежа, а напротив, для того, чтобы облегчить каждому своё и способствовать царству справедливости и безопасности.
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
no subject
и в тьму шагает вдоль болот
пока в трясине весь не сгинет.
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
no subject
и это грустно... как то так,
плести узоры рифм не трудно,
понять судьбы зигзаг... вот это - ну никак!
(no subject)
(no subject)
(no subject)
(no subject)
Революция закончилась, теперь дискотека!
p.s. хорошо подмечено про американскую и французскую конституции