basis211 | ПАВИЛЬОН [КРАЙНИЙ СЕВЕР] (Reply)

Сходили на Коровина.

Он сам в воспоминаниях о путешествии на Север:
[... где - то in the middle of nowhere между Вологдой и Архангельском на строительстве железной дороги - " времянки"]

Лодка причалила у больших камней, заросших соснами. Девушки вышли на чистую лужайку, разостлали большую скатерть, вынули из корзины тарелки, вилки, разложили жареную рыбу «хариус», мед и моченую морошку, налили в стаканы сладкого кваса. Они старательно и учтиво угощали нас и все улыбались.
- Да, - говорил доктор. - Здесь особый народ... Я ведь давно живу с ними... Они вам рады. Ведь здесь никто не бывает и дорог сюда нет. Это - оазис... Только зимой сюда приезжают, но редко... Это секта, их прозвали «еретиками». Они неплохо знают Россию и литературу. Все грамотны.
«Удивление, - подумал я. - В глуши тундры какие милые душевные люди».
Я еще узнал, что в селе Шалукте никто не пьет водки и не курит.
- Село управляется стариками по выбору, - рассказывал доктор, - и я не видывал лучших людей, чем здесь... Но жаль, что с проведением дороги здесь все пропадет: исчезнет этот замечательный честный быт... Старики это понимают.
В Шалукте на прощанье нам подарили раскрашенные березовые туеса, замечательно сработанные тамошними художниками. Шалукта, чудесная и прекрасная, что-то сталось теперь с тобой?

[...]

И я вспоминаю, как вечером того же дня монах с фонарем в руке нес из монастырской кладовой испеченные хлебы в трапезную, куда мы были приглашены на ужин. Вдруг мы услышали, как этот монах закричал внизу у ворот:
- Эва ты, еретик этакой!.. Пусти...
Оказывается, медведь отнимал у крыльца от него каравай хлеба, а монах угощал зверя фонарем по морде.
- Я ему уже дал хлеба, - рассказал нам позже монах, - так он все тащить хочет. Тоже и у них, медмедей, не у всех совесть-то одна. Отнимает хлеб прямо у дому, чисто разбойник... Другие-то поодаль смотрят, у тех совесть есть, а этот, Гришка-то, он завсегда такой озорной...
- Ты заметил, - сказал мне Серов, когда мы с ним укладывались на монастырские койки, - милый монашек, браня медведя, говорил о нем, как о человеке... Странно, правда?
- Да, Тоша, заметил... Какой чудесный край, Север Дикий! И ни капли злобы здесь нет от людей. И какой тут быт, подумай, и какая красота!.. Тоша, я бы хотел остаться жить здесь навсегда...
Но на Севере Диком я тогда не остался. Не та была у меня, как видно, судьба.

[... Новая Земля]

Из чума вышел молодой самоед. На его открытой груди висел медный крест. Он пристально посмотрел на нас большими глазами и внезапно завыл, как собака. И ужас: у его сыромятного пояса была привешена за волосы голова человека. Вытекшие глаза и оскаленные зубы сверкали от костра... Это была голова его отца. Он отрезал ее у умершего, не желая расстаться. Он так любил отца, что оставил себе голову, которую целовал и клал на ночь рядом с собой.
«Хорошая жизнь», - подумал я.
Кругом темные, красно-бурые горы: ночное солнце освещает их. Есть неизъяснимо таинственное в этом полярном свете. И страшно - таинственны плоские лица самоедов, а глаза, как черные пуговицы. Что-то есть в них звериное...
Утром, только мы вышли с ночлега, как я увидел на пригорке много оленьих костей и рогов. На рогах висели красные и беленькие тряпочки-лоскутки. Оказалось, что это самоедское кладбище. Посреди стоял деревянный идол, выпиленный из доски, с несколькими нарисованными глазами. Проходя под идолом, самоеды внезапно запели.
- Они поют: «Приедет пароход, привезет нам водки», - перевел мне с усмешкой урядник.
Пред нами - все скалы и скалы, отвесно спускающиеся к морю. Они, как упавшие в море огромные глыбы камней. Все покрыто инеем и снегом. Кое-где открываются полыньи. Темная вода моря и льды. На отлогих камнях видны тюлени. Вытягиваясь, они бросаются в воду. Скалы у самой воды обледенели и желтого тона. А в воздухе свежо-свежо. Пахнет сыростью и морозом.

..........

Помимо всех трогательных дачных барышень, светящегося Крыма и ночных Парижей меня особенно интересовали эскизы для театра. Некоторые из тех. что особенно поразили:

"Палаты царского дворца в Тмутаракани", 1912: